…Они лежали в ледяной тиши криогенного сна, не имея прошлого и не ведая об уготованном им будущем.
Бледные застывшие лица, нагие тела, опутанные шлангами и датчиками систем жизнеобеспечения, покоящиеся под прозрачными колпаками низкотемпературных камер, на первый взгляд казались одинаковыми, но при более внимательном рассмотрении черты спящих выдавали свою индивидуальность, ясно говорившую о том, что они не являются клонами.
Адмирал Табанов и доктор Волкошин медленно шли по узкому проходу между саркофагами.
— Они все искусственно зачатые… — пояснял Вячеслав Андреевич, у которого слова с трудом выходили из горла.
— Где вы взяли столько генетического материала и оборудования? спросил Табанов, останавливаясь на перекрестке гулкой решетчатой дорожки.
— Злоупотребил служебным положением, — пожав плечами, сознался Волкошин. — Я получил достаточное количество исходного материала из центрального банка генофонда Земли. А что касается оборудования, то тут я все делал сам. В наше время стало просто вершить подобные дела.
— В смысле? — не понял его последнюю фразу Табанов.
— Я говорю об оборудовании и машинах. Их легко купить по бросовой цене. Например, бытовые андроиды — они теперь никому не нужны, а для обслуживания и реконструкции старых колониальных транспортов подходят идеально. На первых порах мне помогали несколько человек, в основном компьютерные техники, но я не вводил их в курс дела. Думаю, что если они живы, то до сих пор не догадываются, с какой целью перепрограммировали кибернетические системы старых колониальных транспортов.
— Да, они живы, — подтвердил его мысль Табанов. — И действительно, не смогли вразумительно ответить, для чего были наняты.
Волкошин неприязненно покосился на адмирала, но отступать уже было поздно, хотя душа старика рвалась на мелкие частицы от внутренней боли и напряжения, что он испытывал в эти минуты. Жестокая судьба приперла его к стенке, предлагая выбрать наименьшее из зол, а глядя на Табанова, несложно было понять, что тот не отступится.
— Насколько я понимаю, вы ничего не меняли в конструкции колониальных транспортов? — спросил адмирал, оглядываясь вокруг.
Зал, в котором они находились, был столь огромен, что не имел видимых границ. Решетчатые палубы нависали одна над другой, по мощным опорам, пронзающим горизонтальные уровни, тянулись толстые кабели питания и черные, изолированные от помех внешнего мира жгуты оптико-волоконных интерфейсов. Криогенные камеры выстраивались бесконечными рядами, подсвечивая огромное внутреннее пространство колониальной сферы приглушенным сиянием стерилизующего ультрафиолета; кое-где в голубоватом сумраке виднелись огни промежуточных терминалов. Более всего это напоминало исполинскую гробницу, где в ледяной тиши застыли триста тысяч непрожитых жизней.
— Объясните мне суть процесса, док. — Табанов повернулся к Волкошину. Я знаю, что криогенная камера лишь замедляет процессы метаболизма, позволяя человеку провести определенный промежуток времени в глубоком сне, верно?
— Да. Стандартная аппаратура криогенного зала работает именно так. Мне пришлось несколько усовершенствовать ее, внедрив в каждую камеру зародышевый модуль. Это было нетрудно, учитывая, что в моем распоряжении находится более тысячи андроидов. Они идеальные, не знающие усталости и не задающиеся никакими вопросами помощники.
— Меня интересует сам процесс.
— Да, я понимаю… — Волкошин облокотился о выступ компьютерного терминала одной из криогенных камер. — Сначала происходило искусственное оплодотворение, первичный рост зародыша до семимесячного возраста, как в обычном биоинкубаторе, — пояснил он. — Затем, когда ребенок начинал самостоятельно дышать, эта аппаратура отключалась, и младенец до годовалого возраста рос внутри криогенного комплекса без активации низкотемпературных процессов. Когда им всем исполнился годик, я подключил искусственный сон при минимальном замедлении метаболизма. Их организмы росли, формировались до десятилетнего возраста, и только тогда я активировал встроенные в каждую камеру устройства нейросенсорного контакта, которые через височный имплант ребенка соединяли мозг каждого с глобальной компьютерной сетью шести колониальных транспортов. С этой поры они начали развиваться не только физически, но и умственно. Благодаря компьютерным технологиям информация легко усваивалась их разумами…
— Один бесконечный, затянувшийся на годы информационный сон?
— Да… — согласился с таким сравнением Волкошин. — Конструкция криогенных камер полностью удовлетворяет физические потребности тела, питая его, массажируя и развивая мышцы, а виртуальная среда, в которую погружен их разум, формирует полноценные личности. Они живут, не осознавая того, что спят. Их души чисты, а разум несет прогрессивные знания. Не трогайте их… внезапно взмолился Волкошин.
— Я уже обосновал вам причины, по которым прилетел сюда, — жестко оборвал его Табанов. — Не мы начали эту войну, но нам выпало бремя завершить ее… — тяжело добавил он, глядя в синеватую мглу огромного криогенного зала. — Я устал повторять вам, Вячеслав Андреевич, что выбора у меня нет. Видели моего адъютанта?
Волкошин кивнул. Полковник Штейнер произвел на него еще более неприятное впечатление, чем сам Табанов, в действиях которого, помимо неизбежной жестокости, все же присутствовала толика здравого смысла.
— Все мы отравлены войной, наши разумы и души, в отличие от них, Табанов кивнул на крионические ячейки с заключенными в них телами подростков, — черны, как ночь… Если Штейнер узнает, что на самом деле я замыслил нарочно проиграть эту затянувшуюся бойню, чтобы сохранить остатки Человечества и не допустить геноцида населения колоний силами кибернетических соединений Альянса, он первым наступит мне на горло.